Часть восьмая: Религия и образование

Средние и высшие учебные заведения могли бы гораздо больше способствовать борьбе с верой, эпистемологическим релятивизмом и посредственной аргументацией. В этой главе я объясню почему они этого не делают и что можно предпринять для того, чтобы исправить такое положение вещей.

Также я продемонстрирую читателям некий шаблон, который я использую для того, чтобы освободить людей от заблуждений эпистемологического релятивизма (то есть показать, что любой путь, ведущий к знанию не лучше и не хуже любого другого). Вовлечение высших учебных заведений в борьбу с верой является ключевым аспектом глобальной стратегии по искоренению веры, развитию рассудочности и рациональности и воспитанию скептиков.Многие выпускники ВУЗов станут лидерами и законодателями для следующих поколений. Мы должны подготовить педагогов, которые будут не только учить студентов мыслить критически, но и как разорвать замкнутый круг отношения к вере.

Эта глава, состоящая из трех отдельных частей является призывом к административным работникам в сфере образования, профессорскомy и преподавательскому составу, а также, что важнее, к активистам из студенческой среды.

Первая часть "Современный академический левтизм: как критика посредственного мышления стала аморальной" посвящена описанию сути проблемы; вторая часть "Заявления, основанные на вере, в ходе обучения" предлагает частичные решения проблемы; третья часть "Без релятивизма" предлагает преподавателям и эпистемологам "от сохи" сценарий освобождения людей от заблуждений эпистемологического релятивизма.

СОВРЕМЕННЫЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ЛЕВTИЗМ: КАК КРИТИКА ПОСРЕДСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ СТАЛА АМОРАЛЬНОЙ

"Смущение в области идей и среди людей, когда дело доходит до толерантности, рождает среду, где разум и рациональность не могут быть использованы, чтобы провести границу между полезными и посредственными идеями. Когда мы отказываемся допускать, что наши предпочтения не детерминируют с реальностью, мы создаем окружение, где реальность не может быть усовершенствована", - Мэтт Торнтон, общественный активист. 

В этой части я объясню, как господствующее воплощение академического либерализма, который я называю "современным академическим левизмом", превращает критику эпистемологии в моральное табу.

В качестве аргументации я начну с краткой истории либерализма; перейду к объяснению паразитических оценок, захвативших либерализм; затем продолжу с обсуждением ислама и исламофобии; и закончу эффектом искажения современным либерализмом феминизма и веры.

Классический и социальный либерализм

Термин "либерализм" был введен в 17 веке британским философом Джоном Локком (1632 - 1704). Согласно Локку, либерализм означает правительство, ограниченное конституцией, верховенство закона, правовые гарантии, свободу вероисповедания, свободу слова, свободу печати, свободу собраний, отделенность церкви от государства и разделение правительственных полномочий на ветви, прозрачные друг для друга.

Классический либерализм Локка развивался со временем и перешел в социальный либерализм - дитя 19 века, чьим отцом стал другой британский мыслитель, Томас Хилл Грин (1836 - 1882). Грин писал о позитивной свободе, характеризуя людей как принципиально хороших, и приводил доводы в пользу социально-экономического порядка, посвящённого общему благу. В двадцатом столетии социальный либерализм развился ещё дальше, его основным направлением становится современный академический левизм. [1]

Этот манифест либерализма — то, что осталось от его прошлых воплощений, и лучше всего он характеризуется не своим определением, но паразитарными идеологиями, которые довели его до такого состояния: релятивизмом, субъективизмом, толерантностью, разнообразностью, мультикультурализмом, уважением различий, и инклюзивностью. [2]

Эти агрессивные смыслы предали историю классического и социального либерализма, стоящих за основные свободы и борьбу со всеми формами тирании. Исторически сложилось так, что в настоящее время в либерализме нет ничего, что напрямую сочеталось бы с идеологиями, им спекулирующими.Тот факт, что нет прямой связи между классическими формами либерализма и ценностями, которые в настоящее время входят в сферу современного академического левтизма, дает основания надеяться — надеяться, что современный академический левтизм можно отделить от этих посторонних, подрывающих надежду на освобождение, предлагаемую классическим и социальным либерализмом, инвазивных ценностей, чтобы вернуть либерализм к своим историческим корням и предназначению.

Инвазивные ценности и предпочтения

Трудно отследить и дифференцировать ценности и идеологии, спекулирующие либерализмом, но культурный релятивизм является одной из отправных точек. Современные академические левые широко используют ширму культурного релятивизма и популяризуют культурный релятивизм как ценность. (Мне даже встречался культурный релятивист - консерватор.)

Основная идея, стоящая за культурным релятивизмом в том, что так как все и всегда осуждают культуры, отличающиеся от их собственной культурной точки зрения, то следовательно невозможно сделать достоверные выводы о других культурах и культурных практиках. Это означает, что культуры и культурные практики не могут быть подвержены осуждению. Например, жители Бразилии едят авокадо с сахаром и в сладких десертах (таких, как авокадо коктейли), а в Соединенных Штатах мы едим авокадо с солью и с солеными блюдами (таких, как гуакамоле). Это культурные практики и, таким образом, они не являются ни правильными, ни неправильными. Предполагаемая неспособность сделать точные выводы о культурных практиках была незаслуженно переведена в область моральных ценностей. То есть, от "Мы не можем судить о культурных практиках", был совершен переход к "Мы не должны судить о моральных ценностяx." Обратите внимание, что здесь у нас ошибочный ход от невозможности рациональной критики культурного предпочтения, к безнравственности вынесения решения о культурном предпочтении.

Релятивизм и аморальность самого явления критики были затем распространены из культурной сферы на эпистемическую, то есть, от невозможности сделать надежные выводы о культурных предпочтениях, к безнравственности в принятии надежных суждений о системах познания мира. И так же, как нет ни одной достоверной культурной позиции, с которой кто-либо мог бы делать объективные суждения, по этой логике, достоверной эпистемической точки зрения, с которой можно сделать объективные эпистемические суждения, тоже нет.

Эпистемический релятивизм также сочетается с идеей, что какой-либо метод, используемый кем-либо для формирования убеждений ничем не хуже любого другого метода (своего рода эпистемический эгалитаризм), или с идеей, что методы нельзя осуждать, потому что один метод всегда судят по другим методам. В последнем случае, не было бы никакой основы для надежного эпистемологического сравнения. Например, скажем, люди в обществе А, чтобы достичь знаний и понять реальность предпочитают использовать Коран, в то время как люди в обществе Б предпочитают использовать научный метод. Для эпистемологического релятивиста это лишь разные способы познания мира. Если человек использует научный метод в попытке примирить свои убеждения с реальностью, то осуждение им любых других способов, таких, как использование Корана, — не просто низменно, но глупо.

Продолжая мысль, то же самое верно и для человека с Кораном. Если начать с предпосылки, что Коран — идеальная книга и лучший способ понять реальность, то по тому же стандарту осуждение любых других способов будет низменно и неправильно. Эпистемический релятивизм приводит к повороту в сторону субъективности (так называемому, субъективному повороту) и также согласуется с ним. [3] То есть, мы перешли от мышления в терминах объективно познаваемого мира к субъективно познаваемому миру. В субъективно познаваемом мире, правда — то, что истинно только для меня. В объективно познаваемом мире, на самом деле существует нечто, могущее примирить какие-либо убеждения — какая-то общая, стабильная реальность, или, пользуясь философским языком, общая, фиксированная, разум-независимая метафизика (Богосян, 2006b, 2012a).

Другими словами, смысл объективности примерно таков: если каждый, включая тебя, исчезнет, вселенная продолжит быть тем, что она есть. Чем именно, зависит от ваших убеждений. Но в мире, где субъективности дан приоритет, нет никаких объективных истин, — истинно только то, что истинно для тебя.

Эпистемические системы, таким образом, сводятся к предпочтениям. То есть, люди в одной культуре, чтобы сформировать свои убеждения, предпочитают использовать способ А (гадание, астрологию, авторитет священного писания), в то время как другие предпочитают использовать способ Б (гипотезы и эксперимент, фальсификацию, научный метод). Эпистемические системы при этом становятся начинками пиццы — делом вкуса, который не является вопросом истины или ложности. [4] 

Мультикультурализм

Идея, что эпистемические системы субъективны и зависят лишь от предпочтений, прокладывает свой путь к мультикультурализму. Вот где все становится сложно, и где мы должны прояснить термины. Мультикультурализм — это термин, часто слышимый в академических кругах. (Канадцы начали использовать этот термин в официальной политике в 1970-е годы.) Фундаментальной идеей мультикультурализма является то, что различные культуры могут и должны мирно сосуществовать.

Изначально, мультикультурализм был стратегическим путем объединения людей в большую содержательную культуру, которая состояла бы из многих отдельных групп. Мультикультурализм, как термин, используемый в академических кругах сегодня, означает нечто совершенно иное. [5]

Завеса мультикультурализма была распространена на другие виды сосуществования, такие как сосуществование познавательных и эпистемологических систем. И так же, как различные культуры и расы могут гармонично сосуществовать, пока на них, к примеру, не нападают, так и разные эпистемические системы тоже могут гармонично сосуществовать, пока на них не нападают.

Теперь мы начинаем видеть, как классический либерализм превратился в идеологию, которая подрывает освободительный потенциал критической рациональности. Современный академический левтизм превратил рациональный анализ критики способа, используемого кем-либо для познания реальности, из эпистемологической критики в моральное табу.

То, что я собираюсь написать, может пошатнуть нечто из того, что было внесено в академическую интеллектуальную традицию: критика метода (например, метода понимания возраста Земли через чтение древних текстов), или критика культурной практики (например, использование метрической системы или скрывание женщин одеждой), или критика религиозного текста (такого, как Книга Мормона или Книга Урантии), — не то же самое, что и критика личности. [6] И это не то же самое, что критика расовой принадлежности человека. Мультикультурализм способствовал этой путанице, расширяя такие непреложные свойства людей, как раса, пол, сексуальная ориентация, религия до всех эпистемических систем, культурных способов познания, религиозных традиции, местных мифологий и так далее.

Еще одним принципом современного академического левтизма является убеждение, что идеи имеют достоинство. Когда человек верит, что достоинство является свойством идей, а не просто свойством людей, то критика идей становится сродни критике человека. Другими словами, раз с точки зрения морали не следует критиковать физические атрибуты, распространенные среди большинства африканцев из района Сахары, или среди скандинавов, то и не следует критиковать идеи, религиозные традиции, и так далее.

Допущение идеи достоинства имеет два следствия. Первым следствием является то, что критика религиозных традиций видится формой ругательства, вроде как сказать слово на букву "Х". Этот вид политкорректности все дальше отставляет религию от диалектической критики. Большинство людей не станет критиковать веру из боязни, что критикуемые будут считать не только, что они плохие, но и что они подлые, злые, фанатичные, предвзятые, бесчувственные, полные ненависти люди. 

Вторым следствием является медикализация личностей, основанная на их критике. Это делается путем присоединения слова "фобия" для тех, кто критикует, например, убеждения в рамках исламской религиозной традиции. (Обратите внимание на параллелизм в терминах: исламофоб, гомофоб, религиофоб). Скрытое сообщение, что рациональный анализ и критика свидетельствуют о психическом расстройстве.

Навешивание ярлыков на тех, кто критикует идеи, в той или иной области, под влиянием страха, или каких-то других патологических состояний, фактически психической неуравновешенности, является полным предательством основных идей классического и социального либерализма, то есть права каждого человека жить в его собственном свете, быть свободным, стремиться к счастью, и иметь право на самовыражение. (Есть люди разных вероисповеданий и разных рас, которые испытывают на себе настоящие дискриминацию и ненависть. Объединение категорий идей и людей, и медикализация рациональной критики равно унижают людей, которые страдают от дискриминации, и в то же время отбрасывают их от основной свободы — свободы рационально анализировать и критиковать.)

Толерантность и ислам

Толерантность является еще одной либеральной ценностью, и, по той же линии мышления, было извращено в другое значение, подрывающее его же основы. [7] Толерантность работает только тогда, когда есть взаимность. То есть, толерантность не очень хорошо ладит с нетерпимостью. Когда толерантность и защита, обеспечиваемая толерантностью, отрывается от людей и распространяется на идеи, мы в конечном итоге, защищаем нетерпимость, антинаучные взгляды, иррациональность, и все остальные формы классовой предвзятости.

Мы видим примеры этого в старой Европе, с либеральными демократиями, кастрированными в борьбе с исламскими радикалами. А тут еще и социальная терпимость. Многие общества, сохраняющие религиозные методы, действительно глубоко нетолерантны: нетерпимы к гомосексуалам, нетерпимы к правам женщин, нетолерантны к правам меньшинств, нетолерантны к традициям других вер, нетерпимы к свободе слова, нетерпимы к свободе собраний, нетолерантны к свободе вероисповедания и так далее. [8]

Левтизм, и его дополнительные значения, которые я только что обсудил, расширили смысл толерантности на социальные, культурные, и эпистемические практики. Например, недавно в Афганистане прошли массовые протесты и убийства из-за предполагаемого осквернения Корана (Partlow & Londono, 2011; Sieff, 2012), а во всем исламском мире были беспорядки из-за карикатур на мусульманского пророка Мухаммеда, опубликованных Датской газетой Jyllands—Posten. Совсем недавно, в качестве реакции на фильм, "Невинность мусульман", произошли ожесточенные протесты в Ливии, Египте, Индонезии и даже Австралии. На Западе эти действия были восприняты через призму толерантности.

Академические левтисты увидели, что проблема происходит от нашего общества, то есть, что наше общество, в частности Соединенные Штаты, должны быть более сочувственны, более терпимы, и более глубоко понимали ценности и верования других культур (Davis, 2012; Falk, 2012; Williams, 2012). Но общества, в которых происходят протестные убийства, возможно, наименее толерантные общества на Земле. Люди в этих обществах буйствуют не потому, что мы не достаточно терпимы, или потому, что они просят больше толерантности. Неистовство людей и массовая истерия произошли из-за того, что священный текст был осквернен теми, кто не оценивает его как путь к знаниям или истине.  [9]

Тем не менее многие левисты интерпретировали такое поведение как причину для большей толерантности с нашей стороны, и многие даже публично выступали за цензуру (Malik, 2012). Есть еще кое-что тревожное насчет беспорядков на улицах. Многие левисты придерживаются идеи, что только того, кто не живет в одном из этих обществ, может расстраивать такое поведение, потому что он не понимает этих культур и их эпистемических систем.

Если бы только люди понимали другие культуры, то не было бы повода печалиться. Собственно, идея, что пониманию людей присуще нечто, что не дает им четко рассмотреть какой-либо вопрос, мешает увидеть, что в уличных буйствах и убийстве людей из-за оскорбления религиозных чувств есть что-то действительно неправильное, и, что что-то реально не так с конфессиональными эпистемическими системами. [10] 

Мое личное мнение состоит в том, что человека мало волнуют беспорядки не потому, что он не понимает, зачем люди на улицах неистовствуют, а как раз именно потому, что он прекрасно понимает, зачем. Левисты, феминистки и левисты организации "Воскрешение классического либерализма сегодня" не могут обнаружить нравственный и эпистемический дисбаланс, потому что инвазивные значения, используемые классическим и социальным либерализмом лишили их возможности и способности принятия моральных и эпистемических решений.

То, что происходит в сфере высшего образования сегодня является образцовым примером того, как хорошо образованные левисты удерживаются от суждений, учат других делать то же самое, и в результате даже испытывают какое-то чувство гордости, вместо того, чтобы просто принимать обоснованные по существу факта суждения.

Большинство педагогов в американских институтах сегодня являются академическими левистами такого типа, который я описал, и даже академики, которые не купились на эту идеологию целиком, имеют проблемы с тем, чтобы различать уважение к ценности личности и формирование критических суждений эпистемологического толка.  (Gross & Simmons, 2007; Jaschik, 2012; Kurtz, 2005; Rothman, Lichter, & Nevitte, 2005; Tobin & Weinberg, 2006). Печальным следствием этого является то, что многие профессора учат студентов держать свои суждения при себе, особенно моральные. [11]

Сдерживание эпистемологической критики ошибочно и его необходимо прекратить. Чему педагоги должны учить студентов, это как делать лучшие, более взыскательные суждения: как отличать надежные способы рассуждения от ненадежных.

С моей стороны было бы упущением не упомянуть несостоятельность современного академического феминизма. Феминизм в настоящее время замужем, или, скорее, сожительствует с академическим левизмом. Следовательно, феминизм вобрал те же экзогенные значения, что и либерализм. Таким образом, имеет место трагическая, катастрофическая, и почти полная неспособность современного академического феминизма высказываться против безудержного, безжалостного женоненавистничества талибов, ужасающего, и широкомасштабного домашнего насилия, которому подвергаются женщины в Папуа-Новой Гвинее, сексуального и физического насилия, распространенного среди женщин-аборигенов и девочек в Австралии, и этот список можно продолжать, и продолжать.

Если бы кто-то абстрагировал феминизм от таких ценностей, как толерантность, многообразность, мультикультурализм в сфере идей и тому подобного, какими были бы результаты? Стали бы американские феминистки критиковать обращение с женщинами в других культурах более или менее? Ответ очевиден. Молчание феминизма можно понять, потому что он был запятнан литанией инвазивных ценностей, так же, как мультикультурализм и релятивизм.

Религия

Современный академический левизм также стал невольным союзником религии. Современные академические левисты смахнули критику религии со стола. [12] Мультикультурализм и связанные с ними идеологии предлагают эпистемологии "многообразия", у которых есть иммунитет к критике (особенно у религиозных методов). Мультикультурализм опирается на основанные на вере способы критики, соединяя расовую принадлежность с культурой, и утверждая наступление на религию методами рассуждения этическим синонимом нападения на расы, пол и другие постоянные характеристики. Рациональная критика, таким образом, становится аморальным действием. [13] Опровергая классический и социальный либерализм, современный академический левизм преобразует словесный акт критики религии и религиозных притязаний в нравственную проблему и даже моральное падение. Критика веры становится неэтичной, аморальной, вредной, ненужной и злой. К тому же, люди, которые выдвигают эти критические замечания, сами порой выглядят безнравственными, нетерпимыми, сеющими распри, жестокими, и даже наполненными ненавистью. Это нелогичный и ошибочный путь. [14]

Вера не является постоянной характеристикой; люди оставляют и меняют религиозные традиции. Она не похожа на пол или национальность. Для людей, которые оставили ту или иную религиозную традицию есть даже слово "отступничество". [15] В некоторых частях мира наказание за это — смерть. (United States Department of State, Bureau of Democracy, Human Rights and Labor, 2011a). [16] Показное уважение к практике убийства людей, оставляющих религиозные традиции, подчеркнуто неуместно использует наименование «толерантность», которое во времена Джона Локка и Томаса Хилла Грина раструбили просветители.

Это не толерантность, а идеологическая слепота и моральная трусость. Когда-то подававший надежды, современный академический левизм создал каскад социальной, моральной, и эпистемологической катастрофы. Он подкосил разум и рациональность, и создал условия для процветания веры, религии, суеверий, лженауки и всех мастей недоразвитых эпистемологий. Он несет прямую ответственность за извращение способности к критической рациональности целого поколения студентов, и их веру в свою исключительность в результате.

Я надеюсь, что современный левизм вернется к либерализму и будет отделен от релятивизма, субъективизма, мультикультурализма, и неясности которая вытекает из распространения понятия "достоинство" с людей на идеи. Харрис, Хитченс, Деннет, и другие красноречиво сформулировали пределы нового либерализма и необходимость срочно реанимировать классический и социальный либерализм, так чтобы он мог снова стать живым и эффективным средством перемен.

ОСНОВАННЫЕ НА ВЕРЕ ПРИТЯЗАНИЯ В УЧЕБНОМ КАБИНЕТЕ

"В науке, когда кто-то делает вид, что знает вещи, которые никто не знает, над ним смеются." Мэт Торнтон, общественный деятель.

Все тридцать учеников в вашем вводном курсе философии прилежно готовятся к экзамену в середине семестра. [17] После того как все варианты сданы, вы информируете студентов, что будете проверять их работы с использованием дощечки для спиритических сеансов. Да, да, вы разместите пальцы на планшетке и духи по божьей воле идеально расставят оценки.

Какую это вызовет реакцию? Гнев? Недоумение? Потрясение? Будет, конечно, две группы студентов, которые подумают, что это фантастическая идея: группа тех, кто ожидал плохую оценку, будут надеяться, что выпадет удовлетворительная, и  немного тех, кто на самом деле верит, что доска для спиритических сеансов — надежный механизм раздачи справедливых оценок. Все остальные будут  обескуражены, и скорее всего выскажут несогласие.

Эта ситуация аналогична той, в которой преподаватели оказываются при критике рассуждений студентов, кроме того, что нынешний учебный климат не позволяет нам выражать несогласие. Этот климат заставляет педагогов столбенеть в делах, связанных не просто со ненадежными (слабыми) методами, а с определенно ненадежными мыслительными процессами.

Религиозные убеждения занимают уникальную, завидную позицию, защищенную оболочкой культурной, социальной и интеллектуальной непроницаемости. В гуманитарных науках (социологии, философии, антропологии и т.д.), если студентка утверждает, что верит суждению, потому что это согласуется с ее религиозной традицией, то к этому утверждению, и процессу, его породившему, относятся, как если бы это было правомерная заявка на знание, основанная на неприступной логике. Считается само собой разумеющимся, что конфессиональные утверждения неуязвимы для критики и пользуются иммунитетом от дальнейшего спрашивания.

Это интеллектуальное разложение происходит не во всех дисциплинах. Повторюсь, в гуманитарных науках, расспрашивание студента насчет механизма формирования его религиозных убеждений — это табу, но в точных науках (математика, химия, биология и т.д.), чтобы научить студентов эффективно рассуждать, принято оспаривать убеждения и сомневаться в разумности методологии.

Чтобы представить, как использование религии будет выглядеть в качестве оправдания в точных науках, давайте посмотрим на гипотетическую дискуссию между профессором биологии и ее учеником: 

Профессор: Когда вирус гриппа заражает клетку, происходит [X].

Студент: Ну, по моей теории это не так.

Профессор: Какая у вас теория?

Студент: Происходит [Y].

Профессор: Почему вы так считаете?

Студент: У меня есть вера в то, что моя теория правильна.

Одно единственное слово, "вера" — это конец для рационального дискурса. В гуманитарных науках преподаватели делают вид, что рациональный диалог не был прерван. Привлечение веры в качестве оправдания своих выводов трактуется как защищенная и даже привилегированная манера разговора. По умолчанию используется для предоставления верующему морального уважения и социальной легитимности. Это необходимо прекратить.

Коррекция процесса рассуждений учащихся, и не поощрение основанных на вере ответов, должно быть академической, культурной и педагогической нормой во всех учебных дисциплинах. Вера — это попытка познать мир, снижающая вероятность верных выводов, или, используя философскую терминологию, использование веры не принесет гарантированного урожая.

Мы знаем совершенно точно, что различные религиозные традиции создают конкурирующие утверждения и все они не могут быть правильными, однако они все могут быть ложными. К сожалению, и в научном мире, и вне него, веру просто не рассматривают как ложную эпистемологию. Религию крепко присоединили к скрытой, лежащей в основе морали системе взглядов, которая предоставляет религии моральную валюту и культурную, и социальную легитимность. Особенно интересно, что повышенные моральные качества религии работают не только в умах верующих. В образовании это узаконили таким образом, что многие, даже те, кто не использует веру как эпистемологию, вынуждены проглатывать святость рассуждений на основе веры.

Для профессоров исправлять религиозные утверждения студентов считается невежливым, грубым, оскорбительным, насильственным, бесчестным, и даже антидемократичным. Однако также ожидается, что профессор сделает студентам замечание и даже выговор, если они делают антирелигиозные или расистские заявления. (Это означает, что в профессорско-студенческих "власть/авторитет" взаимоотношениях нет ничего, что может оградить студентов от определенных утверждений. Насильственных или оскорбительных по своей сути. Скорее всего, в отношении того, каким убеждениям уделить особое внимание, играют свою роль социальные, культурные и даже политические факторы. Это обычный двойной стандарт.) 

Преподаватели гуманитарных наук должны принять педагогическую позицию, идентичную той, которая является составляющей частью точных наук: нельзя сочувствовать основанным на вере оправданиям. Не принимайте религиозные утверждения всерьез. Пусть говорящий знает, что вера не является приемлемой основой, из которой можно сделать вывод, на который можно положиться. Попросите студентов представить доказательства, аргументы и причины их выводов, а при их отсутствии скажите студентам, что их утверждения не будут приниматься всерьез, а скорее как детский лепет.

Так как мы знаем,  что использование доски для спиритических сеансов не является надежным способом установления справедливых оценок, педагоги должны стоять на том, что основанные на религии утверждения не являются приемлемой основой для вынесения достоверного заключения.

ПО ТУ СТОРОНУ РЕЛЯТИВИЗМА

Интродукция.

Познавательный, гносеологический, и моральный релятивизм — это токсины, которые, обучающиеся гуманитарным наукам студенты регулярно потребляют в больших дозах. Они учат удерживаться от суждений по различным эпистемологиям, культурным практикам и моральным системам. Следовательно, их способность давать критические определения была серьезно повреждена. Перед тем, как религия может быть представлена как ошибочная эпистемология, очень важно избавить народ от релятивистского понятия, что любая теория познания так же хороша, как и любая другая (странный и противоречивый "эгалитарный релятивизм"), либо что эпистемологии невозможно осуждать.

Целью этого раздела является научить читателей избавлять других от эпистемологического релятивизма. Во-первых, я кратко опишу учительский опыт, который подтолкнул меня к разработке антирелятивистского педагогического шаблона. Во-вторых, я расскажу о шаблоне, которые преподаватели  и уличные эпистемологи могут использовать, чтобы помочь людям преодолеть гносеологический релятивизм (см. приложение С).

"Это ваше личное мнение."

Когда более чем два десятилетия назад я начал преподавать критическое мышление, мои попытки подорвать релятивизм были встречены распространенным студенческим рефреном: "Это ваше личное мнение." Любой аргумент, который я представлял, встречался с этой мантрой, или с подобными ей высказываниями, "Вы воспринимаете это через призму своей культуры," или "Вы не можете избавиться от своей западнической, властной, империалистической, предвзятой точки зрения белого человека." Сначала я был загнан в угол этими ответами. Независимо от того, какие примеры я представлял, или какими были мои рассуждения, я всегда встречал те же однострочные "возражения". Со временем, из моего опыта преподавания заключенным, десяткам тысяч студентов в колледжах и университетах по всей стране, и людям на улице я пришел к выводу, что это была не просто распространенная проблема, но что она также создавала для меня невозможность научить людей, как усовершенствовать их аргументацию.

Для того, чтобы хорошо рассуждать, нужно быть в состоянии исключать конкурирующие или посторонние альтернативы. Но никто не сможет этого делать, если считает, что об этих альтернативах нельзя выразить объективное суждение. Например, если мне надо определить, должен ли я посетить Н.Д. (Доктора народной медицины) или я должен посетить сертифицированного Т.Д. (Доктора традиционной медицины), чтобы получить лечение на основе парадигмы научных данных, я должен иметь возможность разработать некоторый механизм, которому я смогу доверять и который приведет меня к лучшему ответу на вопрос: что лучше для моего здоровья?

Если я начну с вывода, что это лишь различные системы медицины, и их нельзя мерять одной и той же меркой, то я потеряю всю мотивацию к формулировке механизма, посредством которого я принимаю решение. Если то, что я сужу, не может быть оценено, и если механизм, с помощью которого я делаю эти суждения целиком субъективен, то нет смысла в том, чтобы учиться тому, как делать более проницательные суждения.  

Для педагога борьба с релятивизмом является приоритетной. Я провожу первые 30-60 минут каждого урока в развернутой сократической дискуссии, в которой я придерживаюсь шаблона, расположенного в Приложении С. Я сделал этот процесс простым и легким в использовании в надежде на то, что педагоги и уличные эпистемологи легко смогут использовать этот инструмент в любой дискуссии.

Учебный переразбор реальности за 30-60 минут может отменить часть урона, полученного студентами от современного академического левизма. В зависимости от размера класса. С классами более ста студентов может быть нелегко, потому что ответ на вопрос каждого студента отнимает много времени. Использование этого шаблона в качестве модели должно помочь студентам избавиться от релятивизма в течение часа.

За все пять лет использования мной этого шаблона, у меня однако были единичные студенты, которые (насколько я знаю) не разуверились в эпистемологическом релятивизме.

Вопрос 1: Возможно ли, что некоторые люди неверно истолковывают реальность? Большинство студентов скажет "да" или покивают головами. Тех немногих, кто скажет "нет", или кто не уверен, я спрашиваю: "Если Фред считает, что два плюс два будет восемнадцать, а Сью считает, что это сорок один, и если они оба понимают это действие одинаково, истолкует ли кто-то из них реальность неправильно?" Ни один студент не скажет "нет".

Вопрос 2: Действительно ли некоторые люди ошибочно истолковывают реальность? Вопрос два переходит от возможности неверного толкования реальности к тому, что некоторые люди на самом деле неправильно толкуют реальность. На этом этапе важно, чтобы не вы приводили примеры, а позволили студентам привести свои собственные. К сожалению, и мне пришлось понять это на собственном опыте, студенты чаще используют примеры, приведенные другими студентами, и гораздо реже те, что привел инструктор.

Приведение примеров, как правило, занимает больше всего времени из всех этапов. Чтобы этап возымел действие, я трачу 5-7 минут, выявляя и поощряя столько студентов, сколько можно. Среди них может быть несколько студентов, обычно специализирующихся на антропологии, чья сфера деятельности пропитана релятивистской догмой, и для которых это проблематичный концепт. В этом случае я спрошу, можно ли познать все, а затем попрошу их привести примеры познаваемых и непознаваемых вещей.

Универсальной истины, наподобие тех, которые можно найти в математике и языке ("Холостяк - это неженатый мужчина"), как правило, достаточно, чтобы студенты согласились, что некоторые вещи познаваемы. Если это не работает, то я поднимаю тот факт, что когда мы беседуем, даже их несогласие означает, что на некотором уровне они знают, о чем я говорю, и таким образом это значит, что некоторые вещи познаваемы. Как правило, даже самых ярых релятивистов это стимулирует перейти к следующему этапу и следующему набору вопросов.

Вопросы 3, 4, и заявление 5: Если человек хочет познать реальность, хорош ли его способ настолько же, насколько и любой другой? А может, некоторые методы плохи? Если это так, это должно означать, что есть способы хорошие, и есть наилучшие.

Теперь я предоставляю свои собственные примеры. Я избегаю обсуждения религии. Если тема религии поднимется сама, я скажу, "Мы поговорим об этом позже. Сейчас давайте просто найдем ненадежные методы, с существованием которых мы все будем согласны".

Я использую откровенно ненадежные методы, такие как бросание монеток и принесение в жертву козы. Очень легко получить согласие студентов с тем, что подбрасывание монет не является надежной основой для принятия решений: орел — я буду математиком и решка — я буду хореографом.

Также я выявляю, какие методы считают ненадежными сами студенты. Я непосредственно перехожу к следующему вопросу, заявив: "Так что, если есть какие-то способы, которые так же плохи, как подбрасывание монетки, это означает, что вы не можете на них полагаться. Но для того, чтобы какие-то методы были плохими, другие процессы должны быть хорошими. Над "хорошими" я имею в виду, что на них можно положиться. Так как "плохой" является относительным словом, не имеет смысла говорить о способе, что он "плохой", если нет процесса, который хорош, не так ли?"

Для тех студентов, которые не думают, что "плохой" является относительным словом, я буду разбирать другие относительные слова, как "глупый" или "вкусный". Я спрошу: "Чтобы посчитать кого-то глупым, не должен ли существовать человек, который умен?" Обычно этого достаточно, чтобы продолжить дискуссию. Тем не менее, в редких случаях кто-то зациклится на слове "плохой". Я объясню, что под "плохим способом" я имею в виду способ, который отводит кого-либо от реального положения вещей. Если путаница еще осталась, я спрошу, как они используют слово "плохой". Их определение, как правило, соответствует тому, как слово "плохой" использую я, но если это будет не так, то я займу позицию Сэма Харриса и скажу им, что даже не сомневаюсь в том, что они даже не знают, как использовать слово "плохой".

После краткого обсуждения слова "плохой", я перехожу к следующему этапу, с вопросами 6 и 7. Вопросы 6 и 7: Есть ли способ выяснить, какие методы хороши, а какие нет? В этот момент закладывается фундамент. После того, как мы обсудим, что подразумеваем под "надежный", "хороший", и "плохой", очень немногие люди будут поддерживать модель релятивизма ввиду способов, приближающих или отдаляющих от реального положения вещей. Я спрашиваю у студентов их идеи о том, как отличить хорошие способы от плохих. Независимо от их ответов, я спрошу их, как они узнают, какие критерии отбора позволят им определить, какой метод хорош, какой плох. С очень небольшой помощью, студенты придут к выводу, что способы, которые полагаются на разум и доказательства хороши, в то время как все другие методы плохи.

Предложения 

Старайтесь не оставлять этап, пока каждый студент не будет согласен. Если есть студент, который не понимает, проведите больше времени на этом этапе. Используйте наводящие вопросы. Если концепции до сих пор неясны, [18] пригласите их на дополнительные занятия, чтобы продолжить обсуждение.

В вопросе 1, вам, возможно, потребуется, обсудить объективность и субъективность. Как отмечалось в главе 2, я предлагаю студентам подумать о различиях в вопросах вкуса, — например, с ягненком красное вино лучше, чем белое. В вопросе 2, когда студенты генерируют примеры людей, неправильно толкующих реальность, обязательно нужно поощрение похвалой. Обычно, похвала и поощрение недостаточно используются в продвижении диалога.

Вопрос 2 также предоставляет возможность помочь студентам понять, что число людей, которые превращают убеждение в утверждение, не увеличивает вероятность того, что утверждение верно. Вы можете привлечь эту идею, спросив: "Увеличивает ли количество людей, которые ошибочно толкуют реальность, вероятность того, что их убеждения истинны? Например, если Джо думает, что во дворе пришелец, и он убеждает Бетти, что это правда, значит ли это, что шансы на действительное присутствие пришельца во дворе увеличиваются?"

ИНТЕРВЕНЦИИ

Интервенция 1

Я не отвечаю на звонки на рабочем месте. Раз, когда я ответил, мне позвонил расстроенный отец (РО). Его сын записался на мой курс, и отец был расстроен тем, что на лекции я ставил под сомнение веру студентов. Я предложил ему зайти в рабочее время, чтобы мы могли поговорить об этом. (К добру или к худу, после возложения на кого-нибудь бремени действия диалог обычно заканчивается, так как большинство ограничивается первым контактом).

Не прошло и получаса, как он был у меня. Он выглядел лет на пятьдесят пять, лицо его было в морщинах, руки мягкими, волосы были покрашены чёрной краской. Он подозрительно оглянулся вокруг, садясь, и, нахмурясь, напористо заговорил.

РО: Я сказал Вам по телефону. Вы вышли за границы дозволенного, расспрашивая моего сына о его вере и…

ПБ: Хорошо, подождите, пожалуйста. Вначале скажите, на какой курс ходит Ваш сын?

РО: На курс критического мышления.

ПБ: Хорошо, спасибо. И почему Вы думаете, что там не должна обсуждаться вера?

РО: Потому что это — злоупотребление авторитетом. Вы не имеете права расспрашивать студентов. Они молоды и поверят в то, что Вы им скажете.

(Он продолжал ещё несколько минут, в основном повторяя то же самое. Я слушал.)

ПБ: Хорошо, так о чём я должен говорить на курсе критического мышления?

РО: О чём угодно, кроме этого.

ПБ: Об алгебре?

РО: Это смешно. Вы знаете сами, что не должны говорить об алгебре.

ПБ: Верно, но я пытаюсь определить границу — о чём я могу говорить и о чём не могу. Правильно? Итак, я не должен говорить об алгебре. Но как насчёт других верований? Как насчёт ислама? Могу я говорить об исламе?

РО: Нет. В классе могут присутствовать мусульмане. Нет. Определённо нет.

ПБ: Могу я говорить о том, как люди приходят к знанию?

РО: Да, да — до тех пор, пока не говорите о вере.

ПБ: Итак, просто чтобы было ясно, я могу говорить о том, как люди приходят к знанию, пока это не касается веры? Так Вы считаете? Я не хочу приписывать Вам свои слова.

РО: Да. Правильно.

ПБ: А как насчёт Ноева ковчега? Могу я говорить об этом?

РО: Что? Что насчёт него?

ПБ: Мне позволено говорить о том, как люди узнали о большой лодке, всех видах животных и тому подобном?

РО: Нет. Нет.

ПБ: Как насчёт коал?

РО: При чём тут коалы?

ПБ: Могу я говорить о том, как коалы попали в Австралию с ковчега?

РО: О чём вы говорите? Какие коалы?

ПБ: Вы видели этих милых маленьких пушистых медведей? Их называют коалами. Они живут в Австралии. Вы когда-нибудь были в зоопарке?

РО: Я знаю, что такое коалы, но почему Вы заговорили о них?

ПБ: Потому что хочу знать, как коалы попали в Австралию и хочу знать, могу ли говорить об этом, по Вашему мнению?

РО: Но при чём тут вообще коалы?

ПБ: Ну, после того, как они сошли с ковчега — как они добрались до Австралии?

РО: Они мигрировали. Мигрировали. Вы знаете.

ПБ: Но они едят только листья эвкалипта, а там, где предположительно остановился ковчег, нет эвкалиптов. Так каким образом коалы добрались до Австралии?

РО: Раньше они ели другие вещи.

ПБ: Значит, они эволюционировали?

(Длинная пауза.)

ПБ: Так можно или нет мне говорить о коалах?

РО: Вы не должны говорить об этом, потому что на самом деле Вы говорите о вере, а на это у Вас нет права и…

ПБ: Хорошо, я просто пытаюсь прояснить это для себя. Я чувствую, что не понимаю, но я в самом деле хочу уяснить Вашу позицию. Могу я…

РО: Коалы живут в Австралии.

ПБ: Это вопрос?

РО: Нет, я говорю, что коалы живут в Австралии.

ПБ. Хорошо.

(Долгая пауза.)

РО: Так Вы говорите, коалы не могли попасть в Астралию без этих листьев?

ПБ: Нет, я ничего не говорю, я просто спрашиваю. Как коалы попали в Австралию, если там, где в конце концов оказался ковчег, нет эвкалиптов?

(РО резко выдёргивает телефон и звонит. Я терпеливо сижу. Ответа нет. РО оставляет сообщение для своего религиозного лидера и повторяет вопрос: как коалы попали в Австралию после того, как Ноев ковчег опустился на землю?)

ПБ: Хорошо, то есть, когда Вы чего-то не знаете, Вы звоните кому-нибудь, чтобы спросить, верно?

РО: Да.

(Какое-то время он без нужды, но уверенно объясняет религиозную иерархию в его церкви. Я прерываю его через две минуты.)

РБ: Так, может быть, когда на уроке поднимаются эти проблемы, то, когда Ваш сын приходит домой, или, если он живёт не с Вами — когда он видит Вас, может быть, Вы могли бы обсудить с ним эти вопросы? Думаете, это помогло бы?

РО: Нет.

ПБ: Нет?

РО: Ну, да — но у него не должно быть вопросов.

ПБ: У всех есть вопросы. У Вас есть вопросы. Вы только что звонили своему духовному наставнику с вопросом.

РО: Это другое дело.

ПБ: Как вышло так, что Вам позволено иметь вопросы, а ему — нет?

(Долгая пауза.)

РО: У него могут быть вопросы.

ПБ: Теперь, пожалуйста, хорошенько подумайте, прежде чем отвечать. В комнате нас, отцов, двое — у меня двое детей, и я, как и Вы, очень люблю их и искренне желаю им самого лучшего. Вы в самом деле, в самом деле думаете, что Вашему сыну будет лучше, если у него не будет вопросов? Это в самом деле та жизнь, которой Вы хотите для своего сына? Действительно?

(Долгая пауза.)

РО: Нет.

ПБ: Согласен. Я тоже не хочу этого для своих детей.

(Пауза.)

ПБ: Это как раз то, что мы делаем на курсе критического мышления Вашего сына. Я прошу студентов подвергать сомнению всё. Всё. Я задаю вопросы. Так же, как задавал сегодня вопросы Вам. Я не указывал Вам, что думать. Я задавал Вам вопросы.

(Мы завершили разговор рукопожатием и взаимопониманием.)

Интервенция 2

Следующая дискуссия у меня была с коллегой — женщиной. В начале 50-х она была психологом, и увлеченной христианкой (УХ). Она инициировала беседу после того, как услышала, что я атеист.

УХ: Я просто не могу поверить, что вы отвергаете любовь Христа. Зачем вы это делаете? 

ПХ: Это забавно. Почему вы считаете, что ваше суеверие это правда? 

УХ: Сказал безумец в сердце своем: "Нет Бога."

ПБ: Это не ответ на мой вопрос. Это как сказать, что число девять — мое волшебное счастливое число в нумерологии. 

УХ: Мне реально жалко вас. Реально. Я..

ПБ: Это все еще не ответ на вопрос. Почему ваше суеверие — правда?

УХ: Ну, есть так много, много причин. 

ПБ: Просто скажите мне первые три. А еще лучше, только одну. 

УХ: Бог любит вас. Без любви Христовой вы будете вечно прокляты.

ПБ: Ладно, у вас учились когда-нибудь студенты-евреи? 

УХ: Я никогда не спрашивала студентов об этом, но уверена, что учились, в конце концов, я преподаю намного дольше вас.

ПБ: Какие чувства вы испытывали, обучая студентов, который не разделяют вашу религию, зная, что они будут вечно прокляты? В конце концов, христианство не та религия, которая дает вечное вознаграждение людям разных религиозных традиций.

УХ: Что вы имеете ввиду? 

ПБ: Ну, вот индуисты считают, что не существует эксклюзивных религиозных традиций, и что каждый религиозный человек заслуживает толерантности и может достичь спасения. 

УХ: Я выхожу за грань толерантности. Я лелею всех своих студентов. Я бы даже не стала с вами говорить, если бы не заботилась о вас и вашем спасении.

ПБ: Что важнее, лелеять ваших учеников или учить их более надежным способам мышления? 

УХ: Я делаю и то, и другое. 

ПБ: Но если бы вам пришлось выбрать что-то одно? 

УХ: Но я не выбираю. 

ПБ: Ладно, что более важно, иметь надежный способ прийти к истине, или придерживаться убеждений, которые, по-вашему, являются истинными?

УХ: Мои убеждения истинны. 

ПБ: Откуда вы знаете? 

УХ: Я каждый день своей жизни это вижу. 

ПБ: Можете ли вы привести мне пример? 

УХ: Это то, что нас окружает, ежедневно, все время.

ПБ: Что вас окружает? Вы имеете в виду деревья и прочее? 

УХ: Да, деревья, все что сотворено Богом. Я вижу Его в своей жизни ежедневно. 

ПБ: Ну, что вы под этим подразумеваете?

УХ: Ваша проблема в том, что вы не хотите открыть свое сердце и дать Божьей любви шанс войти в него. 

ПБ: Если кто-то готов открыть свое сердце Иисусу, готовы ли вы стать индуисткой? Вы тоже попадете на небеса. 

УХ: Нет, с любой другой религией я бы не чувствовала себя комфортно.

ПБ: А причем здесь комфорт? 

УХ: Я посвятила Христу всю свою жизнь. Я знаю Его любовь, и я знаю, какие чувства к нему испытываю. 

ПБ: То есть, насколько я понимаю, вы пришли к истинам ваших убеждений из-за того, как они заставляют вас себя чувствовать? Так ли это?

УХ: Да, я чувствую его любовь каждый день, и это сделало меня лучше. 

ПБ: Хорошо, но мы говорили о правде, а разговор перешел к следствиям обладания верой, наподобие того, что она заставляет вас чувствовать себя определенным образом. Вы говорили, что есть так много, много причин, по которым вы знаете, что это правда, а я еще не слышал ни одной. 

УХ: Я просто знаю, что это правда.

ПБ: Разве не честнее сказать, мол, я реально не знаю, правда ли это или нет, но я знаю, что это заставляет меня чувствовать себя хорошо? Не будет ли это более искренним способом прожить свою жизнь? 

УХ: Возможно, но только если я не считаю это правдой. 

ПБ: Но вы не можете предоставить причины, по которым считаете, что ваши убеждения истинны. В вопросах действительности, ваши ощущения не делают ваши убеждения правдой. Если ничего иного не остается, то как психолог вы можете собрать воедино годы своего профессионального опыта и признать это, не так ли? (Молчание)

КОПАЙ ГЛУБЖЕ

Статья

Peter Boghossian, “Should We Challenge Student Beliefs?” (Boghossian, 2011c)

Книги

Paul Boghossian, Fear of Knowledge: Against Relativism and Constructivism (Boghossian, 2006c) [19] 

Austin Dacey, The Future of Blasphemy: Speaking of the Sacred in an Age of Human Rights (Dacey, 2012) 

Greg Lukianoff, Unlearning Liberty: Campus Censorship and the End of American Debate (Lukianoff, 2012) 

Hemant Mehta, The Young Atheist’s Survival Guide: Helping Secular Students Thrive (Mehta, 2012) 

Alan Ryan, The Making of Modern Liberalism (Ryan 2012)

Онлайн ресурсы

The James Randi Educational Foundation (JREF; http://www.randi.org/site/): “Образовательный фонд Джеймса Рэнди (ОФДР) был основан в 1996 году, чтобы помочь людям защититься от паранормальных и псевдонаучных утверждений. ОФДР предлагает до востребования награду в миллион долларов любому, кто может предъявить доказательство паранормальных способностей в контроллируемых условиях. С помощью стипендий, семинаров и инновационных ресурсов для педагогов, ОФДР воплощает дух исследователя в новом поколении критических мыслителей.”

FIRE (Foundation for Individual Rights in Education; http://thefire.org/): "Миссия FIRE в защите и сохранении прав личностей в колледжах и университетах Америки. Эти права включают свободу слова, юридическое равенство, надлежащий процесс, религиозную свободу, и святость совести — существенные качества индивидуальной свободы и достоинства. Основной миссией FIRE является защита незащищенных и информирование общественности и сообщества заинтересованных американцев об угрозах их правам в наших кампусах и о том, как их избежать."

Secular Coalition for America (SCA; http://www.secular.org): “Светская коалиция за Америку" является освобожденной от уплаты налогов некоммерческой организацией, пропагандистской целью которой является усиление протестного и разнообразного голоса нетеистических сообществ Соединенных Штатов. Мы находимся в Вашингтоне, округ Колумбия, чтобы иметь легкий доступ к власти, активистам и СМИ. Наши сотрудники лоббируют Конгресс США по вопросам, представляющим особый интерес для нашего круга.”

The Skeptics Society’s Skeptical Studies Curriculum Resource Center / Ресурсный центр курса изучения скептических исследований общества скептиков (http://www.skeptic.com/skepticism- 101/): "Комплексный, бесплатный репозиторий ресурсов для обучения студентов тому, как мыслить скептически. Этот центр содержит постоянно растущий выбор книг, списков, учебных конспектов, учебных упражнений, электронных презентаций и студенческих проектов, работ, и видео, которые вы можете скачать и использовать на своих уроках. "(Мои конспекты "Атеизм", "Критическое мышление" и "Знание, значение и рациональность" также здесь доступны.)

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В то время как классический либерализм акцентируется на свободе, социальный либерализм допускает, что свобода ограничивается не только властью, но и обстоятельствами. Иными словами, социальный либерализм признает, что определенные факторы (раса, пол, сексуальная ориентация, религия) ограничивают свободу, и поэтому многие социальные либералы выступали за государственное вмешательство (например, Закон о гражданских правах 1964 года). Социальные либералы утверждают, что активному обществу необходимо обеспечить равные условия и реализацию принципов классического либерализма.

Современный академический левизм определяет, что еще одним ограничением свободы является социальная позиция. Определенные позиции удерживают определенные личности от возможностей просто потому, что те принадлежат к определенной группе. Правильным будет потребовать от других осознать социальный сговор, который ограничивает возможности людей, и попытаться разбить этот сговор.

Однако, существует разница между предрассудками в отношении лиц на основе их социальной группы (что плохо, потому что этот предрассудок направлен ​​на людей) и культурной критики (и это хорошо, потому что она направлена ​​на идеи). Американский философ Остин Дэйси (1972 г. рожд.) красноречиво говорит о том, что, когда мы не говорим о том, как люди становятся жертвами собственных групп, то мы оказываем им медвежью услугу. И в качестве примера он обсуждает подавление свободы слова одних мусульман другими.

2. Эти термины возникли в качестве прозрений критического размышления — срыве покровов с того, на что ранее никто не смел взглянуть. Но в их нынешней мутантной форме они разрушают способность к критическому размышлению и рациональному анализу путем набрасывания удавки на ценности, которые они должны представлять.

3. Исторически философия сосредоточена на истине. Современная философия вместо этого фокусируется на значении. Значение является субъективным. Это значит отвернуться от мира и повернуться к нашему мировому опыту и языку, который мы используем, чтобы описать этот опыт. Это радикальное изменение, сдвиг, разворот в нашем мышлении — поворот от объективности, правды, независимой от мнений метафизики к повествованию, личному опыту, смыслу и субъективности (Tassi, 1982). В этом толковании индивидуальный опыт возвышается над миром, который существует независимо от познающего (Boghossian, 2011a, pp. 714–715). В истолкованном в первую очередь через субъективность, не может быть никаких доксастических ошибок (ошибок убеждений). Это потому, что невозможно указать правдивость или ложность утверждения при отсутствии объективного мира.

Без мира, существующего отдельно от субъекта, как лихо заявил британский философ и ученый Фрэнсис Бэкон (1561-1626), невозможно "поставить природу под вопрос." То есть, без независимого, объективного мира, не может быть и корректирующего механизма, который позволит утверждению быть истинным или ложным. И так как мир не может судить о правдивости или ложности утверждения, все высказывания приобретают статус вопроса вкуса. Даже явно эмпирические утверждения, например: "мужчины имеют на одно ребро меньше, чем женщины" или "холокоста никогда не было." Таким образом, каждое утверждение имеет эпистемический статус утверждения о личных предпочтениях, например, "вишневый пирог отвратителен" или "Лестница в небо группы Led Zeppelin является красивой песней." Истолкованное через призму субъективного, утверждение может быть верно для одного обладателя знания и ложно для другого (Boghossian, неизданное).

4. Эпистемический релятивизм распространяется до релятивизма в вопросах факта. Лучшим опровержением релятивизма из тех, что я читал, является труд американского психолога Криса Своера "Истинное для"  (Chris Swoyer’s “True For” (Meiland & Krausz, 1982). В этой краткой, компактной статье, Своер полностью пересматривает идею, что нечто может быть верно для одного человека и ложно для другого.

Часто релятивизм возникает в контексте эпистемологического вмешательства, обычно в форме: "Ну, это только ваше личное мнение." Когда я это слышу, я спрашиваю моего собеседника, куда он пойдет, если заболеет, к знахарю или в центральную поликлинику? Если он говорит мне, что пошел бы к знахарю, или что это не имеет никакого значения, я говорю ему, что сомневаюсь в том, что он ответил искренне.

5. Мультикультурализм стал искаженной формой плюрализма. Термин «плюрализм» имеет много значений. Значением плюрализма в текущем контексте является идея, что у меньшинств (расовых, половых, сексуальной ориентации, религии) есть законные права (Lamb, 1981). Плюрализм имеет настоящую ценность и является незаменимым компонентом цивилизованных обществ. Мультикультурализм и плюрализм (в теории) пытаются добиться похвальных социальных целей — они пытаются работать в направлении этих целей, исходя из описания различий в популяциях.

6. Можно поразмыслить о воспитании в том же ключе. Хорошие родители критикуют действия ребенка, а не ребенка.

7. Слишком много толерантности предполагает отказ от критического суждения вообще.

8. Невероятно, но либералы утверждают, что это является результатом внешней политики Соединенных Штатов. Однако, сейчас речь не об этом. Речь о моем точном описании этих обществ.

9. Еще одной точкой зрения на эту проблему является та, что мусульманские экстремисты пошли на бесчинства, потому что западные общества не следовали правилам, вводимым ими в одностороннем порядке. Попытка в одностороннем порядке ввести такие правила, конечно, сама по себе нетолерантна. Тем не менее, многие левтисты и даже умеренные либералы интерпретировали "осквернение" Корана, как отсутствие толерантности. Однако чья-либо толерантность не может, не будет и не должна означать подчинения правилам системы верований, под которыми этот кто-либо не подписывался.

10. Левтист может ответить, что это эксплуатация либерального порыва к сочувствию. В “Indignation Is Not Righteous" ("Возмущение не означает праведность") Лонгсайн и я утверждаем, что попытки оградить идеи от рассмотрения, обсуждения, расследования, или критики должны быть признаны логическими ошибками (Longsine & Boghossian, 2012).

11. Современные академические левисты не удерживаются от вынесения суждений целиком, как это делают культурные релятивисты. Скорее, они воздерживаются от суждений в той степени, в которой культура кажется иностранной и/или чужой, либо в той мере, в которой, в их восприятии, культуры были неправильно поняты или стали жертвами Запада. Ислам в настоящее время занимает верхнюю ступеньку современной левистской иерархии убеждений и практик, которые не должны подвергаться критике. Академические левисты горячо обсуждают элементы западной культуры. Например, академические левисты обретают чувство гордости, осуждая западные институты, западные финансовые системы и западные корпорации. Можно увидеть, как академический левист без осуждения относится к клитородектомии в Северной Африке, но громко осуждает гендерную диспропорцию в численности ораторов на научно-практической конференции.

12. Изначально я столкнулся с этой фразы у Австралийского философа Рассела Блэкфорда (1954-) в книге “Islam, Racists, and Legitimate Debate” ("Ислам, расисты, и разумные дебаты") (Blackford, 2012a). Блэкфорд позаимствовал эту фразу у американского философа Жана Казеза (Jean Kazez). "Смахивание идей со стола", в частности, уместно в случае левизма и критики ислама. Современные левисты разыгрывают героическую роль, морально приравнивая критику ислама (идеи), например, к интернированию американцев японского происхождения (люди) во время второй мировой войны.

13. Чтобы обеспечить соблюдение прав и защиту личностей и коллективов, многие колледжи создали управления и отделы "Дайвёpсити" (Diversity). Эти отделы заняты поисковыми исследованиями. Часто они обходят традиционные академические структуры, не размещаясь в конкретных колледжах, и подчиняются непосредственно президенту. Тот факт, что университетская система была создана для того, чтобы офисы Дайвёpсити обходили традиционные академические структуры и подчинялись непосредственно президенту, доказывает привилегированность, уважение, и серьезность, с которой проводится эта идеология.

14. Британский философ Гилберт Райл (1900-1976) придумал словосочетание "категориальная ошибка", чтобы сослаться на приписывание определенного свойства чему либо, что не могло бы обладать этим свойством. Например, "стул сердится" или "число 16 гладкое на ощупь."

15. Рекомендуемым и довольно эмоциональным чтением является труд Ибн Варрака, "Leaving Islam: Apostates Speak Out"/ "Оставляя ислам: Отступники высказываются" (Варрак, 2003)/(Warraq, 2003). Варрак предоставляет подробные отчеты о людей, которые решили оставить ислам. Повествования, им описываемые являются столь же прекрасными, как и вызывающими тревогу.

16. Госдепартамент США , Бюро по демократии, правам человека и охране труда: "В частности, богохульство и уход из ислама, считаемый отступничеством, в Афганистане, Иране, Пакистане и Саудовской Аравии наказываются смертью" (United States Department of State, 2011a). Отступничество карается смертью и в других местах. Об уголовном кодексе Мавритании: "Статья 306 уголовного кодекса, преступное отступничество. В ней говорится, что любому мусульманину, признанному виновным в совершении преступления, будет предоставлена ​​возможность покаяться в течение трех дней, и если человек не раскаивается, он будет приговорен к смертной казни, а его имущество будет конфисковано государством."  (United States Department of State, 2011b).

17. Версия этого раздела была впервые опубликована в Философском журнале (Boghossian, 2012). 

18. Обратите внимание, что я не написал: "Если они до сих пор не поняли." При обучении, важно формулировать вопросы не с точки зрения студенческого понимания, но с точки зрения вашего объяснения. Например, я часто спрашиваю: "Я понятно объясняю?" Вместо: "Ты понял?" ​​Это возлагает бремя ясности на меня, и студенты более охотно будут заниматься, если не станут думать, что преподаватель считает, что у них есть проблемы с пониманием материала. Наконец, я часто говорю: "Если это непонятно, пожалуйста, дайте мне знать. Вы поможете мне стать более хорошим объяснителем".

19. Примерно два раза в месяц меня спрашивают, не родственник ли я Пола Богосяна. Не родственник, но с Полом я дружу.